Диалог Ромео и Джульетты
(сцена на балконе)

Сад Капулетти. Им по незнанью эта боль смешна. Но что за блеск я вижу на балконе? Там брезжит свет. Джульетта, ты как день! Стань у окна, убей луну соседством; Она и так от зависти больна, Что ты ее затмила белизною. Оставь служить богине чистоты. Плат девственницы жалок и невзрачен. Он не к лицу тебе. Сними его. О милая! О жизнь моя! О радость! Стоит, сама не зная, кто она. Губами шевелит, но слов не слышно. Пустое, существует взглядов речь! О, как я глуп! С ней говорят другие. Две самых ярких звездочки, спеша По делу с неба отлучиться, просят Ее глаза покамест посверкать. Ах, если бы глаза ее на деле Переместились на небесный свод! При их сиянье птицы бы запели, Принявши ночь за солнечный восход. Стоит одна, прижав ладонь к щеке. О чем она задумалась украдкой? О, быть бы на ее руке перчаткой, Перчаткой на руке! О горе мне! Проговорила что-то. Светлый ангел, Во мраке над моею головой Ты реешь, как крылатый вестник неба Вверху, на недоступной высоте, Над изумленною толпой народа, Которая следит за ним с земли. Ромео, как мне жаль, что ты Ромео! Отринь отца да имя измени, А если нет, меня женою сделай, Чтоб Капулетти больше мне не быть. Прислушиваться дальше иль ответить? Лишь это имя мне желает зла. Ты б был собой, не будучи Монтекки. Что есть Монтекки? Разве так зовут Лицо и плечи, ноги, грудь и руки? Неужто больше нет других имен? Что значит имя? Роза пахнет розой, Хоть розой назови ее, хоть нет. Ромео под любым названьем был бы Тем верхом совершенств, какой он есть. Зовись иначе как-нибудь, Ромео, И всю меня бери тогда взамен! О, по рукам! Теперь я твой избранник! Я новое крещение приму, Чтоб только называться по-другому. Кто это проникает в темноте В мои мечты заветные? Не смею Назвать себя по имени. Оно Благодаря тебе мне ненавистно. Когда б оно попалось мне в письме, Я б разорвал бумагу с ним на клочья. Десятка слов не сказано у нас, А как уже знаком мне этот голос! Ты не Ромео? Не Монтекки ты? Ни тот, ни этот: имена запретны. Как ты сюда пробрался? Для чего? Ограда высока и неприступна. Тебе здесь неминуемая смерть, Когда б тебя нашли мои родные. Меня перенесла сюда любовь, Ее не останавливают стены. В нужде она решается на все, И потому - что мне твои родные! Они тебя увидят и убьют. Твой взгляд опасней двадцати кинжалов. Взгляни с балкона дружелюбней вниз, И это будет мне от них кольчугой. Не попадись им только на глаза! Меня плащом укроет ночь. Была бы Лишь ты тепла со мною. Если ж нет, Предпочитаю смерть от их ударов, Чем долгий век без нежности твоей. Кто показал тебе сюда дорогу? Ее нашла любовь. Я не моряк, Но если б ты была на крае света, Не медля мига, я бы, не страшась, Пустился в море за таким товаром. Мое лицо спасает темнота, А то б я, знаешь, со стыда сгорела, Что ты узнал так много обо мне. Хотела б я восстановить приличье, Да поздно, притворяться ни к чему. Ты любишь ли меня? Я знаю, верю, Что скажешь "да". Но ты не торопись. Ведь ты обманешь. Говорят, Юпитер Пренебрегает клятвами любви. Не лги, Ромео. Это ведь не шутка. Я легковерной, может быть, кажусь? Ну ладно, я исправлю впечатленье И откажу тебе в своей руке, Чего не сделала бы добровольно. Конечно, я так сильно влюблена, Что глупою должна тебе казаться, Но я честнее многих недотрог, Которые разыгрывают скромниц, Мне б следовало сдержаннее быть, Но я не знала, что меня услышат. Прости за пылкость и не принимай Прямых речей за легкость и доступность. Мой друг, клянусь сияющей луной, Посеребрившей кончики деревьев... О, не клянись луною, в месяц раз Меняющейся, - это путь к изменам. Так чем мне клясться? Не клянись ничем Или клянись собой, как высшим благом, Которого достаточно для клятв. Клянусь, мой друг, когда бы это сердце... Не надо, верю. Как ты мне ни мил, Мне страшно, как мы скоро сговорились. Все слишком второпях и сгоряча, Как блеск зарниц, который потухает, Едва сказать успеешь "блеск зарниц". Спокойной ночи! Эта почка счастья Готова к цвету в следующий раз. Спокойной ночи! Я тебе желаю Такого же пленительного сна, Как светлый мир, которым я полна. Но как оставить мне тебя так скоро? А что прибавить к нашему сговору? Я клятву дал. Теперь клянись и ты. Я первая клялась и сожалею, Что дело в прошлом, а не впереди. Ты б эту клятву взять назад хотела? Да, для того, чтоб дать ее опять. Мне не подвластно то, чем я владею. Моя любовь без дна, а доброта - Как ширь морская. Чем я больше трачу, Тем становлюсь безбрежней и богаче. Меня зовут. Я ухожу. Прощай. - Иду, иду! - Прости, не забывай. Я, может быть, вернусь еще. Постой-ка. Святая ночь, святая ночь! А вдруг Все это сон? Так непомерно счастье, Так сказочно и чудно это все! Еще два слова. Если ты, Ромео, Решил на мне жениться не шутя, Дай завтра знать, когда и где венчанье. С утра к тебе придет мой человек Узнать на этот счет твое решенье. Я все добро сложу к твоим ногам И за тобой последую повсюду. Голубушка! Иду! Сию минуту! - А если у тебя в уме обман, Тогда, тогда... Голубушка! Немедля Оставь меня и больше не ходи. Я завтра справлюсь. Я клянусь спасеньем. Сто тысяч раз прощай. Сто тысяч раз Вздохну с тоской вдали от милых глаз. К подругам мы - как школьники домой, А от подруг - как с сумкой в класс зимой. Ромео, где ты? Дудочку бы мне, Чтоб эту птичку приманить обратно! Но я в неволе, мне кричать нельзя, А то б я эхо довела до хрипа Немолчным повтореньем этих слов: Ромео, где ты? Где же ты, Ромео? Моя душа зовет меня опять. Как звонки ночью голоса влюбленных! Ромео! Милая! В каком часу Послать мне завтра за ответом? В девять. До этого ведь целых двадцать лет! Мученье ждать... Что я сказать хотела? Припомни, я покамест постою. Постой, покамест я опять забуду, Чтоб только удержать тебя опять. Припоминай и забывай, покуда, Себя не помня, буду я стоять. Почти светает. Шел бы ты подальше. А как, скажи, расстаться мне с тобой? Ты как ручная птичка щеголихи, Привязанная ниткою к руке. Ей то дают взлететь на весь подвесок, То тащат вниз на шелковом шнурке. Вот так и мы с тобой. Мне б так хотелось Той птицей быть! О, этого и я Хотела бы, но я бы умертвила Тебя своими ласками. Прощай! Прощай, прощай, а разойтись нет мочи! Так и твердить бы век: "Спокойной ночи". Прощай! Спокойный сон к тебе приди И сладкий мир разлей в твоей груди! А я к духовнику отправлюсь в келью Поговорить о радости и деле.

Capulet's orchard. He jests at scars that never felt a wound. But, soft! what light through yonder window breaks? It is the east, and Juliet is the sun. Arise, fair sun, and kill the envious moon, Who is already sick and pale with grief, That thou her maid art far more fair than she: Be not her maid, since she is envious; Her vestal livery is but sick and green And none but fools do wear it; cast it off. It is my lady, O, it is my love! O, that she knew she were! She speaks yet she says nothing: what of that? Her eye discourses; I will answer it. I am too bold, 'tis not to me she speaks: Two of the fairest stars in all the heaven, Having some business, do entreat her eyes To twinkle in their spheres till they return. What if her eyes were there, they in her head? The brightness of her cheek would shame those stars, As daylight doth a lamp; her eyes in heaven Would through the airy region stream so bright That birds would sing and think it were not night. See, how she leans her cheek upon her hand! O, that I were a glove upon that hand, That I might touch that cheek! Ay me! She speaks: O, speak again, bright angel! for thou art As glorious to this night, being o'er my head As is a winged messenger of heaven Unto the white-upturned wondering eyes Of mortals that fall back to gaze on him When he bestrides the lazy-pacing clouds And sails upon the bosom of the air. O Romeo, Romeo! wherefore art thou Romeo? Deny thy father and refuse thy name; Or, if thou wilt not, be but sworn my love, And I'll no longer be a Capulet. [Aside] Shall I hear more, or shall I speak at this? 'Tis but thy name that is my enemy; Thou art thyself, though not a Montague. What's Montague? it is nor hand, nor foot, Nor arm, nor face, nor any other part Belonging to a man. O, be some other name! What's in a name? that which we call a rose By any other name would smell as sweet; So Romeo would, were he not Romeo call'd, Retain that dear perfection which he owes Without that title. Romeo, doff thy name, And for that name which is no part of thee Take all myself. I take thee at thy word: Call me but love, and I'll be new baptized; Henceforth I never will be Romeo. What man art thou that thus bescreen'd in night So stumblest on my counsel? By a name I know not how to tell thee who I am: My name, dear saint, is hateful to myself, Because it is an enemy to thee; Had I it written, I would tear the word. My ears have not yet drunk a hundred words Of that tongue's utterance, yet I know the sound: Art thou not Romeo and a Montague? Neither, fair saint, if either thee dislike. How camest thou hither, tell me, and wherefore? The orchard walls are high and hard to climb, And the place death, considering who thou art, If any of my kinsmen find thee here. With love's light wings did I o'er-perch these walls; For stony limits cannot hold love out, And what love can do that dares love attempt; Therefore thy kinsmen are no let to me. If they do see thee, they will murder thee. Alack, there lies more peril in thine eye Than twenty of their swords: look thou but sweet, And I am proof against their enmity. I would not for the world they saw thee here. I have night's cloak to hide me from their sight; And but thou love me, let them find me here: My life were better ended by their hate, Than death prorogued, wanting of thy love. By whose direction found'st thou out this place? By love, who first did prompt me to inquire; He lent me counsel and I lent him eyes. I am no pilot; yet, wert thou as far As that vast shore wash'd with the farthest sea, I would adventure for such merchandise. Thou know'st the mask of night is on my face, Else would a maiden blush bepaint my cheek For that which thou hast heard me speak to-night Fain would I dwell on form, fain, fain deny What I have spoke: but farewell compliment! Dost thou love me? I know thou wilt say 'Ay,' And I will take thy word: yet if thou swear'st, Thou mayst prove false; at lovers' perjuries Then say, Jove laughs. O gentle Romeo, If thou dost love, pronounce it faithfully: Or if thou think'st I am too quickly won, I'll frown and be perverse an say thee nay, So thou wilt woo; but else, not for the world. In truth, fair Montague, I am too fond, And therefore thou mayst think my 'havior light: But trust me, gentleman, I'll prove more true Than those that have more cunning to be strange. I should have been more strange, I must confess, But that thou overheard'st, ere I was ware, My true love's passion: therefore pardon me, And not impute this yielding to light love, Which the dark night hath so discovered. Lady, by yonder blessed moon I swear That tips with silver all these fruit-tree tops-- O, swear not by the moon, the inconstant moon, That monthly changes in her circled orb, Lest that thy love prove likewise variable. What shall I swear by? Do not swear at all; Or, if thou wilt, swear by thy gracious self, Which is the god of my idolatry, And I'll believe thee. If my heart's dear love-- Well, do not swear: although I joy in thee, I have no joy of this contract to-night: It is too rash, too unadvised, too sudden; Too like the lightning, which doth cease to be Ere one can say 'It lightens.' Sweet, good night! This bud of love, by summer's ripening breath, May prove a beauteous flower when next we meet. Good night, good night! as sweet repose and rest Come to thy heart as that within my breast! O, wilt thou leave me so unsatisfied? What satisfaction canst thou have to-night? The exchange of thy love's faithful vow for mine. I gave thee mine before thou didst request it: And yet I would it were to give again. Wouldst thou withdraw it? for what purpose, love? But to be frank, and give it thee again. And yet I wish but for the thing I have: My bounty is as boundless as the sea, My love as deep; the more I give to thee, The more I have, for both are infinite. I hear some noise within; dear love, adieu! Anon, good nurse! Sweet Montague, be true. Stay but a little, I will come again. O blessed, blessed night! I am afeard. Being in night, all this is but a dream, Too flattering-sweet to be substantial. Three words, dear Romeo, and good night indeed. If that thy bent of love be honourable, Thy purpose marriage, send me word to-morrow, By one that I'll procure to come to thee, Where and what time thou wilt perform the rite; And all my fortunes at thy foot I'll lay And follow thee my lord throughout the world. [Within] Madam! I come, anon.--But if thou mean'st not well, I do beseech thee-- [Within] Madam! By and by, I come:-- To cease thy suit, and leave me to my grief: To-morrow will I send. So thrive my soul-- A thousand times good night! A thousand times the worse, to want thy light. Love goes toward love, as schoolboys from their books, But love from love, toward school with heavy looks. Hist! Romeo, hist! O, for a falconer's voice, To lure this tassel-gentle back again! Bondage is hoarse, and may not speak aloud; Else would I tear the cave where Echo lies, And make her airy tongue more hoarse than mine, With repetition of my Romeo's name. It is my soul that calls upon my name: How silver-sweet sound lovers' tongues by night, Like softest music to attending ears! Romeo! My dear? At what o'clock to-morrow Shall I send to thee? At the hour of nine. I will not fail: 'tis twenty years till then. I have forgot why I did call thee back. Let me stand here till thou remember it. I shall forget, to have thee still stand there, Remembering how I love thy company. And I'll still stay, to have thee still forget, Forgetting any other home but this. 'Tis almost morning; I would have thee gone: And yet no further than a wanton's bird; Who lets it hop a little from her hand, Like a poor prisoner in his twisted gyves, And with a silk thread plucks it back again, So loving-jealous of his liberty. I would I were thy bird. Sweet, so would I: Yet I should kill thee with much cherishing. Good night, good night! parting is such sweet sorrow, That I shall say good night till it be morrow. Sleep dwell upon thine eyes, peace in thy breast! Would I were sleep and peace, so sweet to rest! Hence will I to my ghostly father's cell, His help to crave, and my dear hap to tell.